Международная Независимая Ассоциация Трезвости

С.Н.Шевердин. Питейная традиция и современная цивилизация

8. Обаяние чувственно-гедонистической цивилизации, или эйфория в условиях несчастья

8.1. Эксплуатация потреблением

Питирим Сорокин, называя современную цивилизацию, зарождение которой он относит ко времени распада Средневековья и начала Возрождения, чувственной, имел в виду ее ориентацию на всестороннее удовлетворение потребностей человека. Он далеко не оригинален в восхвалении значения Ренессанса для человечества и человека, для науки и искусства. Но его эпитафию этой цивилизации и соответствующей культуре я уже цитировал (2.2) и возразить против нее трудно. Соотносимо с сорокинским и определение этой цивилизации как гедонистической. Правда, негативные оценки западной цивилизации стали более слышны именно в ХХ столетии - прежде чаще слышалось восхищение достижениями науки, техники, промышленности, мощью человеческого разума, на основании указаний которого человечеству остался-де шаг-другой до полного счастья. Г. Маркузе как-бы приглашает усомниться в перспективах такого прогноза.

Проанализировав в "Одномерном человеке" идеологию и массовое сознание развитого индустриального общества, показав, к чему ведет ублажение инстинктов и потребностей "массового человека" (человека толпы), он характеризует итог этого ублажения и состояния людей как эйфорию в условиях несчастья (109; 7).

В этом проявляется один из парадоксов общества потребления, которое, значительно подняв уровень жизни населения и опровергнув в числе прочих и такие положения марксизма, как усиление эксплуатации трудящихся и обнищания масс, с огромным выигрышем для себя освоило новый вид эксплуатации - эксплуатацию в потреблении, из которой бизнес черпает доходы большие, чем в прошлом от эксплуатации на производстве. Это прекрасный способ эксплуатации - ведь психологически он предстает как реализация свободного выбора иметь или не иметь, покупать или не покупать, наслаждаться или не наслаждаться.

8.2 Ловушка потребительской свободы, или счастье Калибана

Напомню: речь о герое шекспировской "Бури" - рабе. Когда он посетовал на свое несчастное положение, на несвободу, то услышал совет аристократа:" А ты напейся!". Калибан послушался - напился. И закричал: "Свобода! Эгей! Свобода!". Недавно мне довелось прочесть "почти плагиат" в повести русского автора, процитировавшего песню современного рокера:

"Свобода есть! Свобода пить! Свобода!

Свобода спать с кем хочешь из народа..." (162; 147).

Этот же автор ( писатель Владимир Рекшан, в прошлом один из зачинателей советского рока) подтвердил и другого классика (см.8.6), изложив так точку зрения персонажа: "...Кайф не стоит ничего. Ничего, кроме жизни" (162; 136).

8.3. Секс, рок, алкоголь - антагонисты или сообщники?

Феноменология этих трех субкультур противоречива. В дискуссиях фактам гибели рок-звезд от алкоголя противопоставляются реальные примеры фестивалей "Рок против алкоголизма"; пьянству в злачных ночных клубах - факты того, как человек, ценящий секс, ради поддержания потенции, ограничивает выпивки или приходит к полному воздержанию. Для того же П.Сорокина все эти веяния - свидетельства "полупорнографической", по его определению, концепции культуры (190; 469). Так же думал Г. Маркузе (109; 93-102), видя в безудержном стимулировании сексуального поведения одно из проявлений формирования ложных, репрессивных потребностей.

Заслуживает внимания такой тезис российского философа Г.Г.Дилигенского: "...усиливается ориентация на гедонистическое самоуслаждение (написано в 1987 году) - положительные эмоции теряют свою связь с содержательными... и превращаются в самоцель. Подобная ориентация становится мотивационной основой молодежных сообществ и соотносится с особым типом культуры, в котором доминирует чувственность, "сильные" сенсорные ощущения, заглушающие потребности в смысле, красоте (например, музыка, в которой шумовой эффект и монотонность ритма заменяют смысл и мелодию). Этот тип мотивации - один из источников молодежной наркомании, алкоголизма, "безмотивной" преступности" (43; 15).

Такая позиция, прогнозирующая негативную синэргию трех названных субкультур, мне ближе. Но нельзя с пренебрежением относится и к точке зрения людей, как правило, более молодого возраста и более восприимчивых к современным веяниям - считающих, в частности, что целесообразно покончить с пуританством "стариков" и, например, в противовес растущей алкоголизации молодежи детабуировать секс. И между прочим, попытка "сексуализации" советского общества предпринималась в СССР еще в конце 1960-х годов, когда Президиумом Академии наук был подготовлен доклад в Политбюро ЦК КПСС, в котором в качестве альтернативы алкоголизации и заодно источника пополнения казны предлагалась "сексуализация" (развитие государственной сети секстоваров и услуг). Доклад уже ходил по инстанциям, и ваш покорный слуга специально добирался до вице-президента АН СССР А. М. Румянцева, чтобы "торпедировать" документ. Я, как и другие трезвенники, исходил из того, что "сексуализация" по природе не может стать альтернативной алкоголизации, а, во-вторых, из того, что такая замена дискредитирует идею отрезвления как средства улучшения нравов. Доклад до Политбюро не дошел. А может быть, не стоило ему мешать?

Ответ на последний вопрос, однако, напрашивается иной: в настоящее время в России алкогольная и сексуальная "революции" идут рука об руку.

По мнению некоторых российский авторов, обе они генетически связаны с "великой криминальной революцией" (идеологема, принадлежащая кинорежиссеру С.С.Говорухину). И опирается эта революция, согласно точки зрения философа А.С.Понарина, "на моральную вседозволенность" гедонистической контркультуры, которую Запад в качестве особо токсичной заразы экспортирует в менее развитые страны, очищая от нее собственное социокультурное пространство" (148, 17).