Международная Независимая Ассоциация Трезвости

Закон неустранимости вреда при пищевом употреблении алкоголя (ЗНВ)

Здесь предлагается то, что я намёком пообещал, заканчивая свои замечания по поводу С.Ю.Витте. Думал написать статью, но, просмотрев базовые материалы, пришёл к выводу, что более  целесообразным будет  не изложить сложившуюся концепцию, а продемонстрировать движение к ней, показать, как единичные, подчас как будто незначащие факты (наблюдения, свидетельства, связи) мало-помалу превращаются  в общую картину, в систему той универсальной связи, которую и может быть названа за-ко-ном. (В оригиналах текст оснащён многочисленными ссылками: сносками, примечаниями, которые здесь опущены. И – напротив – не устранены кое-какие погрешности содержания, формы/стиля, языка, которые может заметить читатель и которые незначимы для цели публикации).

1973. «Человек. Общество. Алкоголь», с.30.

Много и красиво разглагольствуя о трезвости, Витте в ка­честве средства ее достижения провел такие мини-реформы, как продажа спиртного исключительно в запечатанной посуде и в мелкой расфасовке. Первая мера привела к тому, что, во-первых, пьянство основательно завоевало семью, и, во-вторых, у магазинов появились стаканщики. Вторая мера также спо­собствовала лучшему распространению спиртных напитков, тогда же сотка и двухсотка были названы в народе «жуликом» и «мерзавчиком».

1985. «Со злом бороться эффективно», с.60-64 (Вначале окончание цитаты из очерка собкора «Литературной газеты» Зория Балаяна «Варпет». Шрифтовые выделения сегодняшние. Границы страниц обозначены двумя косыми скобками «//»).

«…Последствия пьянства опасны в любом  случае. При любой (курсив мой.— С.Ш.) его степени».

Переводя это важное суждение в план научного высказывания, обобщения, закономерности, уточню: при любой форме потребле­ния алкоголя. Этих форм может быть огромное множество (они зависят от предпочтительности видов алкогольных изделий, от различий в географии и времени торговли, от соотношения точек продажи и общественного питания, установленных администра­тивных и бытовых норм, от расфасовки, количества праздничных дней и т. д. и т. п.).

Вот несколько наиболее наглядных вариантов зависимости между формой потребления алкогольных изделий и формой его последствий.

Отсутствие крепких питий ограничивает возможность напи­ваться до оглушения, до потери контроля над своими поступками и уменьшает число случаев грубого, антиобщественного поведения, требующего санкций правоохранительных органов. Однако сокра­щение мер пресечения за пьянство, как ни странно, оказывается... вредным, потому что последствия «мягкого», или «тихого», пьянства накапливаются в относительно скрытой форме, но затем неизбежно мстят за невнимание к ним высоким и социально вредным уровнем заболеваемости алкогольного происхождения.

При внешне безопасной форме социальный вред не устраняется. Увеличение продажи алкогольных изделий в мелкой расфасовке опять-таки приводит к уменьшению количества случаев разового приема оглушающих, дурманящих сознание доз, но зато делает доступным приобретение хмельного большим числом людей, в том числе теми, кто в иных случаях не стал бы приобретать вместитель­ную бутылку. Другими словами, то же количество спиртного достается более широкому кругу покупателей, что увеличивает доступность алкоголя и психологическую допустимость его приема для новичков.

И опять: при уменьшении явно опасных, приводящих к анти­общественным поступкам форм социальный вред не устраняется.

И так далее и тому подобное...

Закономерность такова: изменение одной лишь формы потребления меняет только формы вредных последствий, не меняя «суммы» ущерба.

Знание этой закономерности поможет нам в анализе целого направления борьбы с пьянством — так называемой «политики вытеснения». Происхождение метафоры на поверхности: предпола­галось, что считающиеся наиболее вредными алкогольные изделия (спиртоводочные изделия, крепленые вина, а также суррогаты) могут быть вытеснены из повседневного потребления менее вредными (имеются в виду прежде всего виноградные вина, пиво). Предполагалось, что это приведет к формированию социально приемлемого, невредного «культурного» винопотребления, которое не будет причинять ущерба ни обществу, ни самим пьющим и тем самым вытеснит грубое, социально опасное пьянство.

…Много лет назад комиссия по проблемам пьянства, существо­вавшая при Русском обществе охранения народного здравия, выработала ряд положений относительно так называемого пищевого (нелечебного) употребления алкоголя. Среди этих положений были и, что называется, азбучные, характеризующие влияние этанола как яда общего действия, поражающего все ткани и органы и вызывающего привыкание к нему.

Особый интерес представляет следующий вывод комиссии, который заслуживает быть процитированным: «Кроме того, если отдельные лица могут без заметного вреда справиться с небольши­ми и однократными приемами спиртных напитков и не пойти по пути постоянного их употребления... то массы людей удержаться на таких ступенях потребления не могут...»

Нужно по достоинству оценить наблюдательность авторов этого заключения, которые, обобщив многочисленнейшие факты, верно зафиксировали одну из главных закономерностей употребления алкоголя, и сейчас еще нередко ускользающую от очень многих исследователей в тех случаях, когда они рассматривают малую и редкую выпивку с узкоклинических или узкокриминологических позиций. Проанализируем оба названных варианта ошибочных умозаключений, обосновывающих возможность ликвидации соци­ально опасного пьянства без полного искоренения его корней.

Вариант первый.

Его основание: если выпивки единичны или настолько эпизодичны, что между ними не устанавливается связь, то они не дают необратимых (или же некомпенсируемых) последствий для физического и психического здоровья человека. Вывод: такого // рода выпивки социально безвредны, стало быть, допустимы.

Вариант второй.

Основание: прием некоторого количества спиртного при условии, что пьющие знают норму, в пределах которой они владеют собой, и не переступают ее, не приводит к нарушению контрольной функции сознания и нежелательным сдвигам в поведении. Вывод: данная форма употребления алкоголя социально допустима как неопасная для общественного порядка и благополучия.

Таковы наиболее распространенные обоснования допустимости и безопасности употребления алкоголя. В чем их ошибочность, ведь, как уже говорилось, они исходят из посылок, верно фиксиру­ющих некоторые факты?

В первом варианте, как можно заметить, делается вывод, говоря научно-медицинским языком, о непатогенности отдельных форм пития. Во втором — о их некриминогенности.

В обоих случаях, однако, исходные посылки — слишком частные для сделанного общего вывода.  …Взята в расчет лишь какая-то одна, частная, вредная функция алкоголя. //

Чем порождается всеобщий, универсальный характер вредного действия при массовом употреблении алкоголя? Тем, что оно поражает главный источник общественной жизни — человека. В связи с этим никакое — даже самое успешное! — искоренение отдельных частных вредных последствий (например, алкоголизма, нарушений общественного порядка или трудовой дисциплины, вызванных пьянством, и т. п.) не может привести к полному исчезновению алкогольных потерь вообще: происходит лишь замена одного вреда другим. Эту закономерность можно сформу­лировать как закон неустранимости вреда от употребления алкоголя.

Если взять, к примеру, две условные совокупности людей по 10 человек, то литр водки они могут выпить в разном распреде­лении: в первой, допустим, двое — по 500 граммов, во второй — все поровну, т. е. по 100 граммов. Последствия первого варианта в типичном случае могут быть таковы: тяжелое отравление (для привычного пьяницы — среднее), невыход на работу или фактиче­ская неработа в течение половины рабочей смены (потеря произ­водительности труда на 50%), вполне возможны хулиганский поступок на улице, конфликтная ситуация на работе, в семье.

При втором варианте (равномерное распределение) вряд ли возможно грубое проявление в виде хулиганского поступка или невыход на работу. Вместе с тем незначительная потеря в произ­водительности труда каждого произойдет, что в конечном счете в совокупности окажется равным той потере, которую дали в пер­вом варианте двое крепко выпивших. Отравления у каждого из де­сяти будут невелики, но в общей сумме та и другая десятка отра­вятся, так сказать, одинаково, хотя вряд ли во втором случае потребуется медицинская помощь (в первом это не исключено). Общая же потеря здоровья будет одинакова.

Короче говоря, распределение «большого пьянства» по «малым, культурным» выпивкам лишь заменяет наиболее кричащие формы социально опасных последствий употребления алкоголя на более тихие, если их взять порознь.

Устойчивость, повторяемость действия закона неустранимости вреда столь велика, что им можно пользоваться как инструментом познания и проверки истинности выводов. Если вы вдруг обнару­жили, что люди пьют, а вред, так сказать, исчез, значит, в ваших наблюдениях и анализе содержится крупная погрешность, и она // крайне опасна, ибо может позволить «сбежавшему из-под надзора» вреду накопиться в скрытой форме.

Своего рода «модель» этой гносеологической ситуации дала дискуссия на антиалкогольной конференции в Дзержинске. Два участника выступили с возражением против предложений ужесто­чить меры наказания за употребление алкоголя на производстве и за появление на работе в нетрезвом виде. В чем же они увидели уязвимость таких совершенно необходимых мер (ниже я спе­циально остановлюсь на проблеме «алкоголь и экономика»)? «Нам представляются неубедительными доводы тех,— заметили П. М. Морозов и Г. А. Мигунов,— кто ратует за вытеснение выпивок из сферы производства... в сферу непроизводственной деятельности людей. Куда? В общественный быт — в парки, Дворцы культуры, на стадионы? Разумеется, нет. Значит, в сферу домашнего, семейного быта? Чтобы формировать новые и новые поколения выпивох? Опять-таки нет... Значит, если твердо стоять на реалистической позиции, нужно искать иные решения пробле­мы».

Продолжая это размышление, можно сказать: необходимо постоянно, настойчиво искать пути обуздания самого процесса причинения вреда, иначе закон его неустранимости будет действо­вать неотвратимо.

Характерно, что, если еще 10 лет назад (то есть в середине 70-х гг. – С.Ш.) эксперты Всемирной организации здравоохранения высказывали лишь сомнение в целе­сообразности «политики вытеснения», то теперь, как уже отмеча­лось выше, они связывают последствия употребления алкоголя только с его уровнем вне зависимости от степени «культурности» винопития.

1985,87. «У опасной черты» (по 1987), с.44-45.

…Пище­вое употребление алкоголя неизбежно причиняет вред в силу обязательности, закономерности наступающего от­равления — это одновременно закономерность причинения вреда. Вот почему можно говорить о законе неустранимо­сти вреда (ЗНВ) от пищевого употребления алкоголя. (Верно, впрочем, и утверждение врачей, что даже дли­тельное лечебное употребление спиртовых настоев также может способствовать выработке привычки к алкоголю.)

Индивидуальные и субъективные проявления этого вреда различны: у кого-то алкоголь повреждает преимуще­ственно печень, у кого-то последствия отравления выражен­нее проявляются в мозгу... в почках... и т. д. Так сказать, где тонко, там и рвется. Некоторые повреждения неустра­нимы, другие устранимы или, как говорят врачи, обрати­мы, но этот факт не отменяет закона неустранимости вреда — ведь и сами меры по его устранению всегда // происходят за счёт каких-то ресурсов организма пьющего или за счёт усилий общества, которые можно было бы использовать более рационально.

1995. «Питейная традиция и современная цивилизация (Драма взаимности и перспективы “развода”)», с.26-27.

6.1. Питейный поступок как «атом» питейного поведения.

В настоящее время в связи с ослаблением влияния обычаев на потребление алкоголя (как и других сравнительно жестких элементов культуральной регуляции) питейное поведение стало хаотическим… Поэтому большое значение приобрел анализ питейного поступка как единицы поведения личности. Важность такого взгляда подчеркивал Бехтерев: «...то, что известно в мире человека под названием поступков и действий, – писал знаменитый ученый, – находясь в полном соотношении со сферой личности, объединяется как в пространстве, так и во времени сообразно определенной цели, связанной с ее потребностями.

Вот почему поступки и действия являются тем объективным выражением, которое характеризует развитие личности в человеке».

В.А. Ядов… дает такое определение: «Поступок есть элементарно значимая “единица” поведения, и его цель – установление соответствия между социальной ситуацией и социальной потребностью (потребностями) субъекта». Как видим, в данном случае мы имеем дело с поведенческим адаптационным актом, и поэтому вычленение поступка из поведенческой непрерывности помогает лучше увидеть, проанализировать «состав»  поведения  и  сопоставить  его  с  другими культуральными явлениями.

Обращаясь же к нашей теме, можно, думаю, сказать, что питейный поступок – это сейчас ведущая культурема питейной традиции. Присмотреться пристальнее к питейному поступку тем более необходимо, что, вычленяя, в соответствии с клинической традицией, в качестве основной единицы прием алкоголя, мы приходим к заблуждениям и ошибкам, выйдя за границы медицины.

Между тем, прием алкоголя и питейный поступок – действия далеко не совпадающие, а понятия – совсем несинонимичные. //

Питейный поступок совершает и трезвенник-конформист, который в компании просто изображает выпивку, и актер, чьи якобы-выпивки наблюдают десятки зрителей в зале или миллионы на телеэкране. Впрочем, и прием алкоголя может быть совершен без питейного поступка, хотя это и более редкое явление, и далеко не столь значимое практически. Человека, допустим, могут подпоить втихую или даже насильно: физически или психологически (пресловутое «ты меня уважаешь?»). Главным распространителем вреда от приема потребления алкоголя сейчас – благодаря всеобщей телефикации – стал именно «сухой» питейный поступок, выпивка... без выпивки, не содержащая приема алкоголя.

53-56.

9.4. Закон неустранимости вреда (ЗНВ) в результате функционирования питейной традиции.

Мне кажется, что после всё вышесказанное:

а) о потреблении алкоголя (предпринимавшиеся в течение столетия попытки установить минимальную границу, за которой наступает безопасность от приема этанола);

б) о потенциальном вреде (бациллоносительстве) даже «сухих» питейных поступков, в особенности получающих // необычайно широкое распространение благодаря электронным средствам массовой информации;

в) о деспотизме питейной традиции,

позволяет еще раз выдвинуть в качестве сущностного признака этой традиции закон неустранимости вреда, который она приносит человеку.

Хотелось бы при этом напомнить, что о неуничтожимости «вредной силы» алкоголя, ссылаясь на неназванных французских психиатров, писал около ста лет тому назад российский психиатр И. А. Сикорский. При этом имелось в виду физиологическое воздействие на организм. Но развитие обществознания и изучение социальных аспектов потребления алкоголя и функционирования питейной традиции позволяет говорить уже об ином законе.

Я связываю его с абсолютной несовместимостью потребления алкоголя с нормальной биологией человека и социетальными (макросоциальными) закономерностями развития при вынужденном признании, что в микросреде питейное поведение («мокрое» или «сухое») выполняет адаптационную роль.

В общественной практике и при изучении проблемы нередко возникают ситуации, когда кажется, что вред потребления алкоголя исчезает. Так, многие отечественные специалисты, акцентируя внимание на буйных проявлениях грубого пьянства, вызывающих, в частности, насильственные смерти, находили выход в трансформации «русского» пьянства в мягкую «французскую» форму. Их противники – прежде всего, в 1920-е годы – называли такое намерение стремлением «офранцузить» СССР. Однако это намерение парировалось не таким, с идеологическим «душком» ярлыком, а медицинской статистикой: о чрезвычайно высоком уровне смертности от цирроза печени при мягком, столовом, «французском» потреблении алкоголя. Это помогало понять, что только лишь «смягчение» формы потребления, как и переориентация с крепкоградусной на малоградусную алкопродукцию, приводит отнюдь не к тому, что вред уменьшается или исчезает, а только лишь к тому, что он ... прячется (в этом варианте с улиц – в морги). Но варианты могут быть разными, суть же остается одной: вред не уменьшается, если не снижается уровень потребления.

Это «узелок на память» против прекраснодушия и беспечности. Но, если говорить серьезно, то ЗНВ все же действует лишь в конечном счете и лишь на макроуровне. //

В животном мире это проявляется проще, однозначно – в форме приоритета адаптации более высокого (общего) уровня над низшей по иерархии. Животное пожертвует органом ради сохранения всего организма.  Популяция инстинктивно пожертвует необходимым количеством особей ради своего спасения (так называемый «эффект леммингов» – массовые самоубийства особей, когда численность популяции достигает предела, который может прокормить ареал обитания). Общество же не располагает такой автоматической системой. Оно, правда, выработало нравственность – регулятивную систему поведения, более высокую, чем традиции, обычаи, привычки. Нравственность, в свою очередь, выработала такие рычаги управления поведением личности и группы, как стыд, совесть, долг. Впрочем, «рычаги» – это громко сказано, поскольку регулирующая сила нравственности неизмеримо слабее силы обычаев, привычек. И хотя некоторые витающие в облаках мыслители уже поговаривают о приближении не то что эпохи ноосферы, но даже этосферы, но в действительности этические правила долго еще будут не в силах противостоять нормам обычного поведения, а соображения долга (не буду пить совсем, чтобы своим примером не содействовать сохранению вредной традиции!) лишь в редчайших случаях имеют шанс возобладать над рациональным практицизмом (скрепить выпивкой бизнес-контакт; поставить поллитровку гостю, чтобы не выглядеть в его глазах жмотом; распить с приятной девушкой бутылку шампанского, чтобы у нее ослабли тормоза... и т.д.).

Поэтому, пока нравственность слабее нравов, столь значимо поведение и почетна деятельность немногочисленных трезвенников – как индивидуалов, так и объединенных в группы – которые стремятся демонстративно (главное: демонстративно!) противопоставлять нравственный закон закону неустранимости вреда от действия питейной традиции.

9.5. Биологический императив как «директива» природы.

Поскольку действует закон неустранимости вреда от питейной традиции, то из него выводится и то, что я называю биологическим императивом.

Общепризнан – по меньшей мере, на словах – осознанный еще в евангельские времена и так именно сформулированный Кантом нравственный категорический императив.

Во второй половине уходящего столетия был осознан и так называемый экологический императив, по существу // вытекающий из концепции пределов роста, разработанной римским клубом  (Медоуз,  Печчеи,  Пестель) и так сформулированный в середине 70-х годов Н. Н. Моисеевым.

Никто открыто не возражает, хотя никто и не следует этому императиву. Но какие тогда могут быть возражения против биологического императива: Человек! не губи собственную природу, свое тело, вместилище своей человеческой сущности, земное обиталище души!

Хочется верить, что ориентация на биологический императив, подчинение (!) ему может объединить

•   и философов с их заклинанием: Человек – высшая ценность;

• и политэкономов, считающих, что цель производства – это изготовление полезностей, благ;

• и психологов с их убеждением: человек должен быть тем, кем он может быть;

•  и религиозных деятелей – с признанием человека, как созданного по образу божьему;

• и, наконец, политиков-гуманистов, если они не только провозглашают древний благородный девиз: salus populi suprema lex! (благо народа – высший закон!).

Я ощущаю и осознаю биологический императив как созвучный и соизмеримый нижеследующей идее, высказанной X.Накаима (гендиректор ВОЗ – С.Ш.): «... Мы намерены преуспеть в создании “культуры здравоохранения”, обращенной к индивидуальным, социальным и личным аспектам поведения, а   также государственной политике, которая способна служить интересам и целостности человеческой личности – души и тела – как индивидуума и как члена социальной группы в гармонии со всей окружающей средой. С учетом всего сказанного мы должны подумать еще над тем, что мы имеем в виду, когда говорим о “здоровье как основном праве человека”».

Очевидно, что мы, прежде всего, должны стремиться к тому, чтобы государственная политика была именно способна и всерьез стремилась служить интересам человека, а не отдельных корыстно-ориентированных групп, например, питейному капиталу, извлекающему пользу для себя из причинения   вреда   населению.   Обуздание   закона неотвратимости вреда от алкоголя в основном в руках государств. К ним, прежде всего, обращены и требования биологического императива.

Говорят, что о ЗНВ иногда вспоминают. Уже неплохо, но хотелось бы, чтобы он активно работал как инструмент освоения питейной проблемы. А в том, что не работает, прежде всего, вина моя, не озаботившегося его продвижением. Читатели же (те, кто обратил на него внимание), возможно, восприняли(-имают) закон лишь как публицистическую фигуру, метафору, лозунг для полемики с «культурпитейцами». Но ведь даже в таком статусе не работает!

Станислав Шевердин, член Совета МНАТ, Московская область

к содержанию